Единственный свидетель - Бог: повести - Страница 120

К оглавлению

120

«Скарга! Ты окружен! Сдавайся!» — кричал ему все тот же командный голос. Жандарм, показалось Скарге, прятался за гранитной плитой и для команд привставал. Скарга словно увидел, как он держится руками за черный гранит и как осторожно высовывается над камнем его голова. «Сдавайся!» — вновь крикнули ему, и тогда Скарга прицельно, будто в мишень, послал в точку, откуда исходил голос, одну за другой, две пули. И понял, почувствовал, что попал, командовать некому, жандармский чин оползает по могильному камню.

Ему ответили залпом, пули с хрустом выщербили костельную стену. Скарга решил — пора. Он достал из-за пояса наган, выбросил уже бесполезный, с опустевшей обоймой пистолет и изготовился к броску.

Он знал, что прорвется. Это было обязательным условием спасения товарищей, необходимостью для справедливого революционного возмездия. Если он не прорвется, никто не узнает, не посмеет предположить, не догадается, что его предал Антон. Потому что только Антон знал время и место свидания. Он сам его назначил. В ту минуту, когда назначал, улыбался, обнимал. Вот эта кладбищенская засада и перестрелка были им предрешены. Он знал, что Скарга не сдастся. Он сам сдал его жандармам еще днем. Поэтому его не брали. Они были уверены — возьмут в девять на Золотой Горке. Наверное, и Адама предал он. И донес по телефону. И деньги заберет Антон, а Старика вновь поведут в Пищаловский замок, как и сорок лет назад. И Острович ногами выместит на нем свою злобу. Или же Антон сам убьет Старика, как утром убил Пана, потому что Старик знает настоящую фамилию человека, которому надо отдать пакет. И партийные деньги останутся у него, он будет обеспеченным и спокойным. Грех всех этих бедствий сжигал Скарге душу. Нет, подумал он, это Белый. Вот кто. Мстил за Олю. Нет, не он. Не знал. «Боже! Дай мне хоть час жизни! — помолился он. — Я все узнаю, все изменю!» И с этой молитвой Скарга рванулся через пустоту дорожки в мрак кустов, но невидимый раскаленный лом ударил его в спину…

Он лежал на спине. Черный крест увиделся ему над головой, высоко в небе мерцала тусклая звезда, и боль разрывала грудь, принося успокоение. «Скарга!» — услышал он вкрадчивый голос и признал голос Клима. Но видеть Клима ему не хотелось, и он оказался на вокзальной площади: они втроем он, Адам и Пан — шли в красных рубахах, молодые, сильные, гордые тем, что одеты в красное, потому что красный цвет — символ партии социалистов-революционеров, их знамя окрашено народной кровью. Эта кровь растекалась по площади, и он искал кого-то, кто просил о спасении. «Ольга!» — позвал он, и она появилась в светлом платье и светлом жакете. Она шла к нему, глаза лучились любовью, но земля не могла стонать под ее легкими шагами… Какая-то тень заслонила Ольгу и медленно к нему приближалась. Скарга слышал зловещие шорохи ее движения. Он понял, что крадется тот, кто назвал его имя. Он хотел выстрелить в него, но рука не поднимала наган. Он превозмог слабость руки и повел стволом на высокую тень, закрывшую звезду и Ольгу, и тогда эта тень выстрелила в него…

4
Святой

Мы подходили к кладбищу, когда Белый сдвинул на левое ухо свою шляпку-канотье. Фиглярское положение шляпы на голове означало — опасность! филеры! Никогда Белый не отличался остротой зрения, и вдруг — пожалуйста, в последнюю минуту — прорезался оперативный инстинкт. Действительно, вдоль ограды прохаживался агент, я его тоже узнал. Типичный болван. Стало ясно, что план разваливается, теперь Антон за кладбищенскую калитку и ногой не ступит, тем более, что надо улицу переходить. Мы и последовали дальше, к мосту через Свислочь. Впереди шел Серж, наш гравер, мастер подделки гербовых документов, но совершенно бесполезная личность на улице, затем шел Белый, за ним в десяти шагах держался Антон, и замыкал группу я. По нашей стороне улицы тоже таскался филер. Это меня озадачило. Два филера параллельным курсом — это уже операция. Мы ступили на мост и увидели редкие звезды на черном зеркале воды, когда с кладбища донеслась перестрелка. Все наши буквально оцепенели. Я решил: «Уйдет!» Внезапно начали бить залпами. «Уходит! — подумал я. — Стараются уничтожить!»

Мы разбились на пары и поспешили назад в Долгобродской. На углу столпилась дюжина любопытных, мы к ним примкнули, все вглядывались в завораживающую темень кладбищенских кустов, над которыми возвышались стены костела. Тихо было там, тишина усиливала напряжение. Я вообразил, как Скарга пробирается между памятников и могил. Шансов на спасение темнота оставляла достаточно. Если бы не тупость филера, сейчас меж могильных камней ползал бы и Антон. Белый спас ему жизнь, и, уж безусловно, уберег от ареста. Вдруг вновь залпом бахнули наганы, и я удивился — зачем залпом, по команде; неужели расстреливают? Спустя минуту прозвучал одиночный выстрел, и вдогонку ему второй.

Он оказался последним. Кладбище ожило голосами и невнятными для нас распоряжениями. Меня подташнивало, такого исхода я не воображал. К воротам подкатили две коляски. Было видно, как городовые вынесли с кладбища чье-то тело и уложили на сиденье. Двое чинов стали на подножки, и извозчик помчал свой груз вниз по Захарьевской. Сразу же появилась другая четверка с раненым или мертвецом на руках. Зрелище своим обратным движением производило жутковатое впечатление — словно покойников возвращали с того света. В сгустившейся темноте различить кого несут городовые было невозможно. Слышались только их реплики, однако, содержательные.

— А этого гада куда?

— Куда! Куда! В морг!

Опять на подножки вскочило по филеру, и пролетка покатила вслед за первой.

120